«В Афганистане я часто вспоминал мамины слова: «Сынок, не жалей себя»Для протоиерея Александра Шипилова 15 февраля – день особый. Бывший воин-афганец, отец Александр служит настоятелем в Свято-Сретенском храме, где в этот день – престольный праздник. В канун этой даты мы встретились с батюшкой, чтобы поговорить о времени, когда он был еще сержантом Шипиловым. Разговор получился открытый. Отец Александр откровенно, без прикрас, поведал о том, с чем ему довелось столкнуться на Афганской войне. Правда, периодически священник говорил “Простите меня”, когда для ответа на вопрос приходилось использовать термины из армейского, а не церковного лексикона. Я писал вам в послании – не сообщаться с блудниками; – Отец Александр, Вы как-то готовили себя к службе в армии, занимались спортом? – Мой отец опасался, чтобы я не попал под дурное влияние со стороны, поэтому в спортивные секции я записан не был. В юности ходил в танцевальную студию (на народные танцы), но с физической культурой дружил, на турнике делал “склепку”, “подъем-переворот”. – Так что в кругу своих сверстников чувствовали себя уверенно? – Вполне. Я и мой брат-близнец Николай со своим призывом прошли приписную комиссию и были направлены в танковую учебку в город Ужгород. – Как привыкали к армейскому быту? – Тяжело. По началу было очень тяжело. И даже не физически. Новая обстановка сильно давила психологически. Когда проходили курс молодого бойца, был у нас трехдневный полевой выход. Тактические занятия, стрельбы, жили в палатках. А я-то не приучен был к такой жизни. Когда вернулись в расположение части, думаю, ну наконец-то высплюсь. А тут команда поступает чистить оружие. До глубокой ночи его чистили, отдохнуть толком не успел, а здесь – в наряд. Помню, пришиваю погоны на парадный китель (к присяге готовились), а слезы сами катятся из глаз. Я тогда маму свою вспоминал. Когда нас провожали на призывном пункте, она мне сказала: “Сынок, не жалей себя. Если нужно будет – отдай свою жизнь”. – А когда адаптировались в этой среде и почувствовали себя солдатом? – Да вот там в учебке и почувствовал. Правда, некоторое время все же прошло. Пришло понимание, что нужно принимать все происходящее вокруг тебя как неизбежное. Хотя тогда я пытался противостоять сложившемуся укладу. Молчал, когда “деды” заставляли “молодых” кричать “дембельские речевки”: что-то там про “Спокойной ночи, и “дембель” стал на день короче”. Тогда старослужащий толкал меня снизу ногой (койки у нас были двухъярусные, и новобранцы всегда спали на “втором этаже”) и кричал: “Шипил, ты что онемел!” Однажды мы с братом Николаем дали “дедам” – их было трое – отпор. Вы знаете, сейчас крайне неудобно об этом вспоминать, но после того случая просто физически ощутил, как “вырос” мой авторитет в кругу сослуживцев. Ныне я принял бы все те испытания смиренно, как послушание. Но тогда, в мальчишеском мозгу все же прошла какая-то корректировка. Это не значит, что я взял на вооружение принцип: “Кто сильнее, тот и прав” – нет. Но понимание того, что нужно уметь себя защитить, пришло. Стал уверенней себя чувствовать. Служба пошла на лад. Нас с братом всегда отмечали как отличников боевой и политической подготовки. – А после учебки Вы сразу попали в ТуркВО? – Нет, не сразу. Несколько месяцев я еще служил в мотострелковом полку в Мукачево. Помню, мы здорово возмущались, что нам надо было перешивать погоны: черные – танкистские – меняли на красные – пехотные. Это было вновь созданная часть, в составе которой я и отправился в Термез (Туркестанский военный округ). Вскоре по прибытию (это была осень 1979 года) были объявлены учения. Ну, учения – так учения. Идем мы в колонне, я выглядываю из своего БМП, вижу столбы пограничные, а затем по понтонному мосту мы перешли Амударью. Долго шли, без остановок. Когда же прибыли на место, узнали, что служить теперь придется вблизи города Кундуз, Демократической Республике Афганистан. – А когда впервые оказались в боевой обстановке? – Да еще на марше по нашей колонне стреляли афганцы. Но серьезные бои начались несколько позже, уже весной. Мы тогда участвовали в операциях, проводили зачистки кишлаков. – В Афгане у Вас тоже произошла какая-то коррекция в понимании жизни? – Не коррекция, а серьезные изменения. Ведь на той войне я стал очевидцем различных ситуаций и человеческих поступков. Там я встретил порядочных, честных, душевных ребят, которые приходили на помощь в трудную минуту, могли прикрыть спину. А были и такие, кто приехал в Афганистан просто подзаработать, попадались мародеры и те, кому просто нравилось убивать и мучить людей. Вот хоть такой пример. Это было уже перед отправкой в Союз. Сижу я в аэропорту, рядом парень из другой части. Познакомились. Он спрашивает у меня: “Ты что-нибудь домой везешь?” А я как раз купил в дуккане (небольшой магазинчик – прим. ред.) японские аудиокассеты и забыл их в части. Очень досадовал. “Да, вот, – говорю, – вез кассеты и забыл их в полку”. А мой попутчик снимает китель и показывает мне свои руки – в золотых браслетах от плеча до запястья. Все это были его “трофеи”, добытые во время зачистки кишлака. – А как Вы реагировали, когда сталкивались с такими людьми? – Я говорил им: “Если уж суждено погибнуть, то как солдату, а ты погибнешь как мародер. Господь он все видит! И наказать тебя не замедлит!” – Отец Александр, простите мою дерзость, неужели так и говорили? Я совершенно точно знаю, что поминать имя Господа в Советской Армии было, как бы так сказать,… не принято. – Я родился и воспитывался в семье, где свято соблюдали православные традиции. В армии свою набожность я открыто не демонстрировал, но мой нательный крест был всегда со мной. И призывал имя Божие, взывая к совести сослуживцев, было для меня естественно. Однажды, еще в учебке, ротный нашел у меня нательный крест. Тогда он спросил: “Ты верующий?” Я ответил: “Да”. Крест он мне вернул, и все обошлось без каких-то последствий. – Как Вы сами оцениваете для себя “афганский” опыт? – Я благодарен Господу, что в моей судьбе была служба в Афганистане. Я увидел то, чего, может быть, видеть и не хотел бы. Мир не есть зло, но во зле лежит. И ко встрече со злом нужно быть готовым. Безоглядный, постоянный и мнимо незыблемый мир развращает человека, на мой взгляд, куда больше, чем война. Зная, что завтра все будет, как вчера, человек порой грешит, не оглядываясь. Здесь у него меньше поводов остановиться и задуматься над своей жизнью. А на войне человек поставлен в очень жесткие рамки и спрятаться ему некуда. Все наносное с него слетает, остается только суть. В боевой обстановке больше вероятности того, что ты получишь прозрение от Господа. Вот хотя бы взять пример воина-мученика Евгения Родионова, казненного боевиками в Чечне. Его мама рассказывала, что религиозного воспитания Женя не получил. Но в критические минуты жизни Господь наверняка зародил искру веры в его сердце, если этот мальчик смог найти в себе мужество не отступится от веры своих предков. И на его примере теперь воспитывается новое поколение защитников Отечества. – Отец Александр, скажите, можно ли о советских солдатах, воевавших в Афганистане, говорить как о воинах, выполнявших свой долг? – Как я уже сказал, в Афганистане мне встречались разные люди. Понятие “военнослужащий” распространяется на всех, воевавших там. А вот звания “воин” достойны только те, кто был честен и чист совестью. Тех, кто достойно выполнял свой солдатский долг. А таких, уверен, было подавляющее большинство среди прошедших Афганистан. А для меня и витязи времен Дмитрия Донского и Александра Невского, и бойцы Красной Армии времен Великой Отечественной войны, и афганцы стоят в одном ряду православных воинов, выполнявших свой долг. У иноземцев понятия “воинский долг” не было и нет, потому что они служат в войске за деньги. На Руси же всегда служили за Веру, Царя и Отечество. 13 февраля в Свято-Сретенском храме была отслужена панихида по воинам, на Афганской войне убиенным. На службе присутствовали афганцы Буденновского района и члены их семей. И хотя многие из них люди невоцерковленные, практически все подошли к Кресту, а один даже обратился к отцу Александру за благословением. Беседовал Сергей Перч
|