Для активистов-безбожников наш храм был просто хатой под соломой, а для меня – чертогом небесным…

Епископат и духовенство / Схиепископ Алипий

ИНТЕРВЬЮ

ДЛЯ АКТИВИСТОВ-БЕЗБОЖНИКОВ НАШ ХРАМ БЫЛ ПРОСТО ХАТОЙ ПОД СОЛОМОЙ, А ДЛЯ МЕНЯ — ЧЕРТОГОМ НЕБЕСНЫМ…

Схиепископ Алипий (Погребняк) – в прошлом правящий архиерей Горловской епархии – известен многим верующим востока Украины. Владыка открывал Свято-Успенский Святогорский монастырь. К нему, человеку, умеющему утешить, дать духовный совет, и сегодня стремится множествоо людей. А между тем его собственное духовное становление проходило в очень сложных условиях. Все священники родного села погибли на каторге, окормлять верующих было некому. Поступив в Духовную семинарию, Василий Погребняк – будущий Владыка Алипий – вернулся домой уже в рясе. С тех пор начался нелегкий путь священнослужения – вплоть до великой схимы.

Теперь уже много лет схиепископ Алипий на покое, живет в городе Красный Лиман Донецкой области. Служит, молится, окормляет свою паству. 21 июня Владыка Алипий отпразднует свой 65-летний юбилей. Накануне этой даты он пообщался с корреспондентом «Донбасса Православного». О непростом жизненном пути, о монашестве, о годах раскола получилась наша беседа.

– Ваше Преосвященство, расскажите, как Вы пришли к Богу?

– В нашей округе карательные органы репрессировали всех священников. Верующие остались без окормления и, как овцы без пастыря, рассеялись. В соседнем селе образовалась группа «катакомбников», которые изо всех сил старались сохранить свою веру. Помню, эти люди вычитывали все молитвы до буквочки, выстаивали весь суточный круг богослужения…

Я тогда был ребенком. Именно в этой общине меня научили читать по-церковнославянски, петь гласы, ирмосы – одним словом, всему, что необходимо для служения при храме. А когда подрос, односельчане стали говорить: «Что ж ты ходишь туда? Они ведь сектанты».

Я спросил матушку: «Почему говорят, что вы сектанты?» Она в ответ: «Деточка, это беда наша… Мы не сектанты. Отец Епифаний и святогорские старцы окормляли нас. Но все батюшки погибли на каторге, и нет никого, кто бы нас повел».

После окончания школы и службы в армии я поехал поступать в Духовную семинарию. В свое родное село я вернулся уже иеромонахом. Матушка-«катакомбница» мне и говорит: «Мы наставляли тебя в детстве, теперь ты нас окормляй». И стал я служить здесь, исповедовал, соборовал, причащал. Мы строго придерживались устава.

Храма в деревне уже не было – нашу деревянную сельскую церквушку в честь Рождества Пресвятой Богородицы в советское время местная власть использовала как клуб, а однажды дети залезли в подвал, подожгли бумагу, и церковь сгорела.

– Как относились односельчане к тому, что Вы – верующий человек?

– Как-то в газете «Соціалістична Харківщина» вышла одна статья. Я ее до сих пор помню наизусть: «Село Малеевка на Боровщине. В конце улицы в зелени деревьев утопает аккуратненький домик. Утром здесь отворяются двери. Спешат люди на работу. Конечно же, и Василий Погребняк. Окончил 10 классов Малеевской школы. Пошел работать в колхоз. Обычная биография сельского мальчика. Но как же жизнь Василия отличается от других ровесников! Каждый вечер в клубе, будто и не было напряженного трудового дня, молодежь кружит в стремительном танце. Допоздна звучат бодрые песни. Нет среди местной жизнерадостной молодежи только Василия Погребняка. Он избегает девушек. Он больше думает о небесном, чем о земном.

Еще в детстве Василий заболел. Болели у него ноги. Тяжело переживал мальчик этот недуг. За окном играли дети, Василий мечтал быть с ними, но болезнь приковала к кровати. Родители хотели отвезти в больницу, но потом подумали: «Ничего, приедет бабушка из Одессы и присмотрит за больным». Старая бабушка по вечерам читала ему Библию и жития святых. Василий читал, а ночами раздумывал над прочитанным. И как-то спросил: «Бабушка, а есть ли Бог?» – «Когда я заболею, то помолюсь, и болезнь отступает», – сказала старушка. Василий стал просить себе здоровья у невидимой силы.

Прошли года. Подрастал Василий. В школе изучал науки: историю, физику, но все это не задерживалось в голове мальчика. Он стал ходить к дедам в церковь, но никто не обратил на это никакого внимания. Теперь Василий хочет поступить в семинарию и действительно знать – существует ли Бог.

Когда Василий пошел работать в колхоз, то в шутку его стали называть «попом». Еще больше замкнулся в себе Василий, старается быть наедине с собой. А тут и правление колхоза подобрало работу Василию в поле, оставив его один на один с овцами и мыслями о другом мире. А ему нужно быть среди веселой жизнерадостной молодежи. Куда же смотрели комсомольцы и коммунисты села!

Хочется верить, что товарищи помогут найти Василию верный путь в жизни и выведут его на светлую, радостную дорогу, по которой наша молодежь шагает к коммунизму».

Конечно же, у меня не болели ноги, и бабушки в Одессе тоже не было. Это все придумали в селе, чтобы как-то объяснить мою веру.

– Как в дальнейшем сложилась Ваша жизнь?

– После армии я поступил в Московскую духовную семинарию. Учиться было легко, все, что там проходили по программе, я уже знал. И пение, и устав, и полунощницу, и повседневные, субботние, воскресные богослужения…

Время тогда было страшное, Церковь была гонима. В храмы приходили учителя, руководители района, области, забирали детей и держали в исполкоме, пока служба не закончится. Потом отпускали.

А сколько радости у меня было оттого, что поступил в семинарию! Хотя в селе не поверили: «Да врет он! Кто там его примет, да еще в Москве?!»

– А когда вернулись в родное село после семинарии, что-то изменилось в отношении к Вам со стороны односельчан?

– В родное село я приехал уже в рясе. Мы жили от автостанции на другом конце села, но только я из автобуса вышел, как маме уже передали: «Там Васько твой приехал, в мантии, и борода до колен». Не верили, что у меня борода настоящая. Господи, сколько пришлось пережить!

Помню, как-то старший брат купил машину «Москвич» цвета «золотое руно». Говорит: «Отец Алипий, может, куда-нибудь поедем?» – «Давай в Карповку, к матушке, – сказал я. – Так душа у меня болит…» Приехали туда, а она уже и говорить не могла. Я Иисусову молитву над ней почитал, а у нее слезочки так и капают… И отошла в вечность матушка Евдокия. Упокой, Господи, ее душу.

– Владыка, какие еще люди оказали наибольшее влияние на формирование Вас как личности?

– Отец Стефан – настоятель нашего сельского храма. Такой духовный батюшка был: волосы длинные, борода густая, подрясник никогда не снимал, хотя носить его было запрещено.

Активисты-безбожники настояли, чтобы во время Причастия батюшка лжицу в банку с хлоркой опускал – мол, не допускать переноса инфекции. Так отец Стефан за банкой придумал стаканчик поставить: причастил – и в стаканчик, а не в банку. Потом сам потреблял эту водичку… Страшное было время.

Тогда еще батюшки ходили во время Великого и Рождественского поста по домам с молитвой. Вот староста идет по селу и спрашивает у хозяев: «Вы священника будете принимать?» Говорят: «Будем». На воротах таких хозяев он рисовал крестики. А кто не хочет, тех пропускает, не ставит. Я тогда смотрел на это и думал: «Господи, это ж мы так без батюшки останемся!». Пошел, и поставил на всех воротах крестики. А батюшка везде заходил, и принимали его очень радушно: благодарили пшеничкой, хлебом, гречкой. А время после войны тяжелое было. Со временем этого священника перевели, и церковь закрыли. Для активистов-безбожников храм был просто хатой под соломой, а для меня – Чертогом Небесным.

Были в нашем селе монашествующие еще дореволюционного пострига. И Святогорские отцы были. Я через матушку Евдокию со всеми перезнакомился. Когда в семинарию поступил, так они мне книги и иконы дарили. Дают иконочку, а в ней записочка: «После моей смерти передать семинаристу Васе». Постепенно у меня собралось много святынь, которые представляют историческую ценность.

– В годы безбожия нелегко приходилось не только духовенству, но и простым верующим…

– Когда я поступил в семинарию, а затем в академию, то мне не верили, что я простой хлопец из села. Там тогда такие великие люди учились!

В Троице-Сергиевой Лавре я был уставщиком в хоре. Затем монашество принял – после второго класса семинарии перешел в число братии. В сан иеродиакона рукоположил меня ректор, владыка Филарет (Вахромеев), а в иеромонаха – владыка Платон (Лобанков). Его хиротония во епископа пришлась на день памяти преподобного Сергия Радонежского, и в следующее воскресение он служил первую Литургию, за которой, собственно, и рукоположил меня.

Помню, тогда студентам академии не давали прописку: существовало негласное распоряжение в монастырях не прописывать. Пока в семинарии учился – была прописка. Окончил семинарию, пошел в академию – все, иди на приход. Святейший Патриарх меня еще год продержал после академии, а потом сказал: «Отец Алипий, пиши прошение…» Я написал, а он поставил резолюцию: «Направить в Красный Лиман, где проживает мать». Таким образом я и попал служить в родной край.

Потом владыка Мефодий (Немцов) пригласил меня в Воронеж. Говорит: «Приезжай, ты мне нужен». Он был председателем хозяйственного управления, поэтому все время ездил в Москву. Прилетит только на Пасху, на Троицу и в тот же день обратно. Я в епархии был за правящего архиерея, храмы освящал… А потом нужно было ложиться на операцию, и я попросился домой. Воронежу я, конечно, очень благодарен, со столькими подвижниками там познакомился…

– Расскажите, пожалуйста, о принятии архиерейского сана…

– Моя епископская хиротония состоялась в Донецке. Приехало пять архиереев: митрополит Филарет (Денисенко), архиепископы Кировоградский и Александрийский Василий (Васильцев, ныне покойный), Запорожский и Мелитопольский Василий, а также владыки Глеб (Саввин) и Иоаникий (Кобзев). Во время хиротонии митрополит Филарет говорил мне слово на вручение жезла. После того, как он раскол в Церкви учинил, я столько раз хотел ему это слово в конверте отослать – пусть бы вспомнил, чему других учил!

На Донецкой кафедре я был недолго, потом перевели на Горловскую. Постоянные ухудшения здоровья мешали в полной мере осуществлять архиерейское служение.

Помню, как я поехал к моему духовнику, отцу Серафиму, спрашивать об архиерействе. Говорю: «Батюшка, что мне делать? Принимать?» – А он: «Сами не рвитесь, а предложат – не отказывайтесь. Вы будете нужны». Что он имел в виду, говоря «нужны», я до сих пор не понял.

Спустя время по состоянию здоровья я ушел за штат.

– Вы были участником исторического Харьковского Архиерейского Собора 1992 года…

– Сначала мы поехали к епископу Житомирскому Иову (Тывонюку). Все, кто собрался у него, понимали, что так не должно быть, что напрасно Филарет хочет автокефалию. Все были против, но тогда приехал один архиерей (не буду называть имя) и начал нас уговаривать: «Давайте, мол, с Филаретом вместе…»

Господи, помилуй! Что там было! Филарет приставил к нам наблюдателей. Потом домой разъезжались окольными путями – боялись нарваться на унсовцев. Сейчас это событие называют «Житомирским совещанием».

Затем митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим собрал Собор в Харькове. Конечно, все переживали. Во время заседания его постоянно вызывали к телефону, угрожали, так что он возвращался в зал весь бледный. Было тайное голосование, а он, уходя, чтобы ответить на очередной звонок, сказал: «Можете за меня не голосовать. Я отдаю свой голос митрополиту Ростовскому Владимиру».

Большинство голосов тогда было отдано за нынешнего Предстоятеля Украинской Православной Церкви.

– А потом встречали Блаженнейшего…

– Нынешний архиепископ Николаевский и Вознесенский Питирим был тогда наместником КиевоПечерской Лавры. Он заказал на утро автобусы. Утром кинулись – нет автобусов! Оказывается, некто приказал этот заказ снять. Тогда поехали машиной. Митрополиту Владимиру власти сказали: «Пересаживайтесь в машину службы безопасности, чтобы не было кровопролития. Поедете потихоньку в Лавру». А он в ответ: «Даже если меня убьют, я это посчитаю за честь. Никуда я не поеду. Народ меня выбрал, он меня ждет».

Потом шли пешком, остановились у Владимирского собора. Блаженнейший помолился, а сотрудники службы безопасности говорят: «Мы так не договаривались, чтобы вы входили в храм». Владыка ответил, что он и не собирается. «Каждый христианин может поклониться Владимирскому собору. Там мощи великомученицы Варвары, многих угодников», – сказал он.

Затем направились в Киево-Печерскую Лавру. Народу было видимо-невидимо, люди пели пасхальные песнопения. Такой подъем был – не передать!

Ну а потом новая проблема: президент не принимает. Все епископы, монашествующие, священники и верующие выстроились напротив здания Верховной Рады с транспарантами, требовали, чтобы глава государства принял Блаженнейшего. Трое суток мы тогда стояли, в конце-концов принял Митрополита Владимира президент. На обратном пути Владыка обратился к народу, который стоял у парламента: «Все! Все уладилось. Разъезжайтесь».

Все бы ничего, как вдруг ночью унсовцы напали на Киево-Печерскую Лавру. Блаженнейший говорит нам: «Вы, восточные епископы, останьтесь, у вас там все благополучно. Будьте со мной…» Унсовцы перелезли через ограду, но люди Лавру отстояли…

А тут как раз канонизация митрополита Владимира (Богоявленского). Ночью я, владыки Онуфрий, Сергий и Иоаникий подняли мощи священномученика, а у него правая рука нетленная…

Такие были события – и радостные, и печальные, но Православие победило!

Беседовал Александр Карпенко

Епископат и духовенство