Интервью с игуменией Феодосией,
настоятельницей Сергиевского женского монастыря с. Сергеевки

Когда приезжаешь в Сергиевский монастырь, попадаешь в тепло и радость. Именно такими словами выражают свои ощущения многие паломники. И это неудивительно! На всем, что окружает, лежит отпечаток того особого уюта, что создается только заботливой женской рукой. Об истории монастыря, его святынях, людях, радостях, трудностях и еще многом, многом другом – наш разговор с игуменией
Феодосией (Мельниковой), под чьим руководством обитель живет сегодня.

Немного истории

— Матушка Феодосия, расскажите, пожалуйста, с чего все начиналось, как появился ваш монастырь?

— Начиналось все с благословения Владыки митрополита, когда он в 2002 году благословил меня стать старшей сестрой новопреобразованного Свято-Сергиевского прихода в женскую обитель. Думаю, решение это было принято раньше, но начало жизни монастырской было положено именно тогда. Я сюда приехала впервые 3 октября 2002 года – и осталась. Приходской сельский храм, трапезная и дом для священника – вот что было на территории только что появившегося монастыря.

— Что это был за храм? Вам известна его история?

— История храма такая. Это приходской храм, который был построен и освящен в 1857 году (хотя в дате я могу несколько ошибаться). Он был создан на средства очень богобоязненной помещицы Екатерины Шабельской. Кстати, она была благотворительницей и Святогорской Лавры. В свое время жертвовала туда свои средства, и, насколько мне известно из архивных данных, она и ее сын были похоронены в могилах у подножия Кирилло-Мефодиевской лестницы.

Храм был большой, каменный, холодный. Рассчитан на 3000 человек – то есть был востребованным. В конце 1920-х годов – время расцвета безбожия – было организовано восьмичасовое собрание, на котором общим решением было принято постановление храм уничтожить. Мне довелось видеть фотографии из харьковского архива, на которых снят огромный костер из икон, пылающий во дворе храма. До прошлого года у нас были живы бабушки, которые помнили, как звонили колокола в старой церкви – и то, как их сбрасывали. И как приезжали из Москвы подрывники – храм был настолько капитально построен, что пришлось вызывать специальную команду из самой столицы. Одним словом, храм постигла обычная для тех лет участь. Его сровняли с землей. Ничего не осталось. Долгое время территория храма пустовала.

В годы Великой Отечественной войны здесь шли бои. На территории монастыря находится братская могила наших солдат, погибших при освобождении села от фашистов.

— Как же на пустом месте вновь появился храм?

— По архивным документам были восстановлены границы и пределы храма, его ограда – там же, где она была в соответствии с фотографиями. В 1998 году на Благовещение здесь произошла закладка храма. За два года он был построен.
В 2000 году храм был готов и в нем уже служили. А мы приехали, когда его уже преобразовали
в монастырь, – в 2002 году.

До революции храм был назван в честь преподобного Василия, епископа Парийского. Но когда храм закладывали, наверное, этому не придали значения, и, поскольку село называется Сергеевка, Владыка благословил освятить храм в честь преподобного. Сергия Радонежского.
И монастырь поэтому тоже назван в честь
Преподобного Сергия.

Рождение обители

— Помните первое время в монастыре?

— Нас сначала было трое. Я, монахиня Серафима (воспитавшая меня с юных лет) и моя родная сестра. Потом постепенно начали сестры прибывать, добавляться. И убывать тоже. По-разному было.

У меня в сердце был страх, конечно. Перед тем, что я – из простой, обычной семьи, а здесь нужно было за многое отвечать: и за хозяйство, и за сестер. Помимо того – строительные и административные вопросы сразу возникли. Я поняла, что не готова, мне не хватает элементарных знаний. Спасло общение с людьми. По милости Божией меня всегда окружают очень хорошие люди, помогают советом, добрым словом.

Сначала было тяжело от того, что рядом не было знакомых людей. Я не знала, как будут реагировать на меня, на наше с сестрами появление. Мы с владыкой Митрофаном недавно вспоминали то время. Он как-то, еще будучи священником в Донецке, приехал с мамой – посмотреть, где я живу. И я так расстроилась, расплакалась, стала спрашивать совета: что же мне делать, ведь я ничего не знаю, ничего не умею? А он улыбнулся и сказал: «Что делать? Молись и борщ вари!» И это была реальная жизнь: кто приходил – их нужно было прежде всего накормить, какое-то доброе слово сказать, уделить внимание. Другого, наверное, тогда и не нужно было ничего. Да и теперь так. Людям нужны внимание, забота, доброе слово. Наша отзывчивость христианская. Все мы во многом нуждаемся, но больше всего я сталкиваюсь с тем, что люди нуждаются
в понимании и любви.

— Как же монастырь «становился на ноги»?

— У нас был храм, была трапезная. Был домик, в котором можно было переночевать – крыша над головой. Так что не пустыня! А потом начались насущные проблемы. Отопление отремонтировать нужно было; осень прошла – зима наступила, с ней холода, мы замерзали. Обои упали, куски штукатурки посыпались – нужно было что-то делать. Не было в чем готовить (посуды), а иногда – и что приготовить. Что привезем домой из дому (иногда наведывались домой) –
то и поедим. Сварим первое, съедим, потом в этой же кастрюле варим второе.

Потом кто-то что-то принес, появилась посуда, как-то потихоньку завертелось все. Понадобились какие-то подвалы, хранилища, складские помещения. Потом машина появилась – гараж потребовался. Так хозяйство повлекло за собой свои нужды и хлопоты. Конечно, становление монастыря пошло благодаря добрым людям, которые отозвались, стали поддерживать, поднимать, строить. Каждый помогал, чем мог. Например, в первый год нужно было бороться с сорняками. Казалось бы – что за проблема? Но их нужно было выполоть, убрать, сжечь. Территория большая, троим людям привести ее в порядок сложно. И вот к нам стали приезжать помощники, навели порядок, насадили цветы.

Воды у нас долго не было. Тоже люди помогли: мы пробурили скважину, появилась своя водичка. Я, может, как-то слишком просто на все смотрю – но, как мне кажется, все делалось своим чередом. А вообще – сейчас многое позабывалось уже, порой как вспомнишь – думаешь: со мной ли это было? (улыбается)

Потом, после первоочередных ремонтов, хотелось привести храм в порядок. Икон в храме не было, поэтому мы начали оформлять какие-то иконочки, киотики делать. Но первое, чем мы занялись – стали чистить лампады и подсвечники. Я, когда зашла в храм, просто ужаснулась тому, насколько они были грязные и закопченные. Мы приехали 3 октября, а 8 октября уже был первый престольный день. Конечно, праздновался он просто и обычно, в пустом храме. И вот накануне мы начали мыть лампады, подсвечники. Нам сказали, что порошок «Комет» хорошо очищает гарь. Мне не приходилось ранее этим заниматься, я не знала, кто там что чем чистит. Начали мы драить – ох! И мы плакали, и наши руки плакали… Но что-то намыли все-таки.

Покров Царицы Небесной

Я приехала из кафедрального собора Горловки, и песнопения, и богослужение – все было на слуху. Но тяжковато было петь на два голоса. Батюшка один в алтаре, и пономаря зачастую не было. В храме ни одной души! Это долго угнетало. Храм пустой, и икон нет – голые стены.

А потом как-то незаметно для нас (Господь так помогает, что мы и не замечаем часто этой помощи) и иконочки появилось, и в храме стало уютнее. На сегодняшний день мы с Божьей помощью его расписали, иконы появились с мощами. А последнее событие, которого мы так долго ждали и которое совершилось в этом году, – это прибытие в наш монастырь иконы Божией Матери «Скоропослушница» со Святой Горы Афон. Это было сделано усердием наших Владык –
митрополита Илариона и архиепископа Митрофана. Было так трепетно видеть, с каким благоговением они это все делали! И каждый раз, когда вспоминают, – словно заново переживают то, как они туда приехали, как просили написать этот образ… И теперь у нас храм украшает икона Матери Небесной. Не только украшает –
мы понимаем, что совершенно необъяснимая по нашим человеческим меркам милость Царицы Небесной сияет над нами. Она Сама пришла нас хранить, оберегать, помогать нам. 

Есть повествование, в котором рассказывается, как в одном монастыре неблагочестиво жили монашествующие. Люди видели – и говорили: «Ничего себе! Да разве это монахи? Это свиньи!» А Царица Небесная явилась и сказала: «Пусть свиньи, зато – Мои!» Мы, конечно, должны осознавать свое недостоинство и понимать, что милосердие Матери Божией над нами неизмеримо. Она жалеет нас, покрывает материнским своим Покровом Омофором и призывает к Себе Своим образом.

Становление

— Какие еще вехи в жизни монастыря памятны Вам?

— Храм – это было главное. Что может быть важнее для христианина? Но параллельно с храмом ремонтировались и поднимались другие здания. Поскольку стали добавляться сестры, нужно было дать им, где жить. В существующем доме священника могли поместиться несколько человек, но этого было мало. И поскольку у нас храм состоит из двух – нижний и верхний – то решили задействовать его. Нижний храм – как полуподвальное помещение, с окнами, достаточно светлое. Там был отделен Алтарь, а вторая часть предполагалась под воскресную школу.
В ней было несколько комнат. Там сестры и жили первое время.

Потребовался корпус – что-то типа общежития, где мы могли бы вместе жить. Построили корпус двухэтажный, на сорок человек. Сейчас сестры живут в этом корпусе, по двое. Есть у нас там канцелярия, медицинский кабинет. Словом, все необходимое для жизни у нас имеется.

Трапезная была одноэтажная. И вот крыша дала течь, нужно было перекрывать. Три года назад Владыка благословил надстроить второй этаж, что мы и сделали. Теперь там располагается еще один трапезный зал, где мы принимаем гостей.

Есть небольшие мастерские, где мы шьем… Обычное хозяйство! На хоздворе у нас есть дом и уже действующий птичник. Коровки у нас были, но на данный момент нет. Думаем, что вскоре заведем снова этих добрых домашних животных.

— Выходит, монастырь сам себя полностью обеспечивает?

— Ну, я бы так не сказала, потому что нам очень много людей помогает. Трудники приезжают, на какие-то работы приходится людей нанимать – потому что мы не справляемся. Сегодня у нас 18 сестер, и большая часть из них –
пожилые.

К тому же последние пять лет никто и не приходит к нам подвизаться. Я это связываю не с какими-то глобальными проблемами, экономическими или политическими вопросами. Думаю, сейчас люди более осознанно подходят к этому вопросу. Потому что первое, что нужно в монастыре, – это не черные одежды одеть, а отречься от себя, принести себя в жертву Богу. Самый главный подвиг исполнить – подвиг самоотречения. А мы так себя любим! Нам так себя жалко, и свое мнение нам так важно – куда уж тут принять чье-то или чужую волю исполнить!..

А вообще, много значит то, какое мы воспитание получили. Мне, например, сестры часто жалуются на то, что им тяжело, потому что они воспитаны в неблагоговении, в непослушании, в дерзости и самости. Говорят, и дома они так жили. И вот у меня они все такой советской закалки. У некоторых это можно, наверное, только милостью Божьей искоренить (как говорил преподобный Варсонофий Оптинский). Думаю, что многое упирается в воспитание.

Детство

— Расскажите, пожалуйста, о себе: из какой Вы семьи, как Вас воспитывали?

— Я из простой семьи. Так получилось, что родители меня не воспитывали, а воспитывала родная сестра моей бабушки. Она замужем не была, но так жизнь сложилась, что на ее руках оказались маленькая я и моя тетя – она старше на 16 лет. Мама (а я называла ее всю жизнь так) у нас из семьи очень верующей, с патриархальным воспитанием. Они были тихоновцы, не признавали обновлений, и когда в советские годы были открыты церкви – не ходили туда, а если и ходили – то не причащались. Мама моя тоже много лет не причащалась. Так что сложная была у нее судьба. Потом она волей Божией познакомилась с владыкой Алипием (Погребняком). Он смог найти для нее нужные слова, убедил ее, и спустя много лет она все-таки причастилась. С тех пор (это было в конце 1980-х годов) она стала ходить в храм, причащаться. А потом Владыка вернулся из Воронежа, стал руководить духовно матушкой Серафимой (мамой) и мной – я при ней всегда была. 

Так что с этой встречи мама с Божьей помощью вернулась в лоно нашей Церкви. А до этого она очень строго придерживалась молитвенного правила. Вот сколько я себя помню маленькой – мама каждый день прочитывала суточный круг богослужения (то, что каждый день читается в храме) – без батюшки, как есть, по книгам. 

У нас дома всегда были богослужебные книги –
«Минеи», «Октоих», «Следованная Псалтирь» – еще дореволюционного издания, в кожаных и в деревянных переплетах. Было много книг, переписанных рукой матушки Серафимы.

— Матушка была монахиней, когда воспитывала Вас?

— Когда я сама принимала постриг, то узнала, что мама уже была пострижена. Но мы об этом не говорили: я стеснялась расспросить. 

Мама очень строго вычитывала правило.
(Я не люблю это словосочетание. Нужно не вычитывать, а молиться!) Но она мне как-то говорила, что вычитывать суточный круг богослужения ее научили, а вот Иисусовой молитве – нет!

С раннего детства до самых старших классов я помню, что свое правило она совершала ежедневно, неукоснительно, несмотря ни на что. До сих пор удивляюсь, как человеку хватало сил заставлять себя, когда никто не помогает, в одно и то же время вставать, прочитывать это все. Она и меня, конечно, учила. Со временем я стала ей помогать. Но я принципиально желала читать только каноны, поскольку быстро научилась чтению, и читать знакомый текст мне было
неинтересно.

Вот так прошло мое детство. Конечно, тогда я чего-то не понимала, но сейчас вижу, что это была милость Божия. До сих пор не могу в себя это вместить и понять – почему, как так сложилось, что мне было дано расти в таких
условиях?

— У Вас не было бунта против такой жизни, такого уклада?

— Нет, бунта не было, потому что у нас такое не допускалось вообще. Мама нас очень строго держала. Даже дерзкий взгляд строго наказывался. Поэтому мне тяжело понять сестер, которые позволяют себе дерзость в отношениях,
в поведении. Я понимаю, что это недостаток воспитания.

Конечно, я не была идеальной. Но откровенного бунта не было. Был обман – очень долго и сознательно. Вот мама скажет, особенно Великим постом: тебе сегодня прочитать 18-ю кафизму. Она не успевала, в пост ведь длинные богослужения. Ну, я стану, полистаю-полистаю Псалтирь (ведь знала уже, сколько кафизма читается), время пройдет – объявляю: «Мама, я прочитала!» Стыдно, но – что было, то было, каюсь!

Вечерние молитвы мы всегда читали вместе. Это было так положено, принято: все вместе в одно время  старались становиться на молитву, а потом учи уроки дальше или ложись спать – это уже на усмотрение. Часов с девяти молились.

У нас долго не было телевизора в доме. Порой до смешного доходило: расскажут какую-нибудь шутку из фильмов типа «Бриллиантовая рука» или «Кавказская пленница», все смеются, а я не понимаю, о чем речь. Много таких было моментов. Потом я их все-таки посмотрела – чтобы знать, о чем там речь идет. Да и сейчас бывает: рассказывают какие-то ситуации – «помнишь, как в мультике?» Я говорю: нет, не помню, я его не видела – у нас телевизора не было! (смеется)

— Вам бывало сложно из-за того, что Вас воспитывали совсем не так, как сверстников?

— Мне? Нет, никогда! Не знаю, все покрывала, наверное, мамина молитва. Хотя, конечно, в классе бывало – обзывали как-то, дразнили, что я не хожу гулять на улицу (меня мама не пускала). По воскресным дням она меня водила в храм. Там был очень хороший хор, и я ходила, пыталась подпевать что-то. Также ходила в музыкальную школу. Мне было интересно. Особыми певческими талантами я никогда не отличалась, но мне всегда нравилось петь в хоре, поэтому тянуло туда.

— Как я понимаю, Вы не афишировали свою религиозность?

— Мама, помню, вспоминала: «Ты маленькая была, утром собираемся в храм, на остановку придем – а там бабушки соседки подходят, спрашивают: вы куда идете? Я с замиранием сердца думаю: что она сейчас скажет? А ты: „На базар, в магазин за книжечками!“ Никогда не сказала, что мы едем в церковь – хотя знала, куда едем, конечно».

Я видела, что мама это скрывает – думала, так надо. В школе тогда меня за хорошую учебу в числе первых и в октябрята, и в пионеры принимали. И в почетном карауле у памятника Ленину я стояла… Ну, куда деваться – такая была жизнь.

Вообще, оглядываясь назад, понимаю, что многое происходило просто чудесным образом. Например, оказалось, что мама не имела права воспитывать меня. Никаких документов на меня оформлено не было – ни опекунства, ничего. Так, по милости Божьей, и выросли! Но я помню те моменты, когда мама очень переживала. Увидит на улице мужчину с папкой – пойдет вся пятнами, очень боялась, что ее арестуют. Я помню, когда совсем была маленькой, какие-то машины приезжали, были скандалы дома – в связи с тем, что мы были верующими, молились по ночам. Когда еще была жива мамина мама (моя прабабушка), она жила с нами. И вот соберутся несколько бабушек, начнут вечерние читать. Окна изнутри в доме завешивали плотной тканью.
А снаружи были ставни. Мы закрывались, бабушка проверяла все, и когда начинались песнопения, полиелей на утренней, бабушка выходила в палисадник, несколько раз все обходила – чтобы не дай Бог не услышали ничего. Особенно в час ночи. Это был 1978–1980 год. Мы прятались.
Под утро заканчивали обедню, и бабушки расходились.

— Всю ночь молились?!

— Да! Я, конечно, не выдерживала  всю ночь… Потом перестали собираться по ночам. Вечером читали вечернюю, а утром уже обедницу. Собирались рано. И поднимали нас рано. Мама говорила: днем отдохнешь, а сейчас – давай, будем Богу молиться. У нас еще такой топчан был в зале, на котором мы молились, печка дровами топилась. Я сяду – и засну. Мама говорит: «Иди поклоны клади – быстрее проснешься!»

— Получается, Ваша мама Вас с детства готовила к монашеству. А как Вы пришли к тому, чтобы стать монахиней?

— Скорее, это было послушание. Так получилось – волей Божией. Сказать, что я этому сильно противилась, не могу. Когда я еще училась в Чернигове (я оканчивала духовное регентское училище) были мысли о монашестве. Тогда в Чернигове открылся Елецкий монастырь в честь Елецкой иконы Божией Матери. Мы с девчонками туда бегали, и нам очень нравилось, как монахини выходили, нравилось петь с ними. Может, Ангел Хранитель записал эти мечты?

Потом было всякое – и противление, и возмущение. Но как-то со временем, с Божьей
помощью все улеглось.

Жизнь монашеская

— А когда Вас постригли и где?

— Первый иноческий постриг был в Свято-Николаевском соборе в 1995 году, меня постригал владыка Алипий, в Успенский пост. Постригли в честь преподобного Феодосия Киево-Печерского, в канун памяти святого.
А второй монашеский постриг владыка Алипий совершил в своем домовом храме в Красном Лимане в 2000 году. Владыка вновь нарек меня Феодосией, но теперь уже в честь святителя. Феодосия Черниговского, потому что я училась в Чернигове. Он говорил: «Ты училась под
покровом святителя Феодосия – теперь носи его имя». Так я и осталась Феодосией. И протекает моя жизнь под покровительством этого святого!

— Как собирались люди в обитель?

— У нас как чаще всего происходит? Приехали, понравилось что-то или кто-то – остались. Многие разочаровались. Чувство восторга
прошло, а чувство самоотверженности не появилось.

Приход в монастырь – это зов Божий. Человек отзывается на него, приходит в обитель. Здесь много необъяснимого, личного, духовного. Как это происходит – тайна Божия, и далеко не все хотят этим делиться. Кого Преподобный Сергий собрал – тех и имеем.

Зоя Дмитриевна

Если все ради Христа – то оно всегда имеет смысл. А если просто так – ничего не получится.

Я помню, приехал к нам владыка Митрофан и в беседе высказал мысль, что настоящим монахом может стать только тот человек, который встретил настоящего монаха и захотел быть на него похожим. Я почему-то запомнила эти слова. И действительно, возвращаясь в свое детство, я вспоминаю, как хотела быть похожей на Зою Дмитриевну Гуру (инокиню Зиновию). Это руководитель нашего хора Горловского Свято-Николаевского собора. Я настолько ее любила, что мне хотелось быть на нее похожей во всем, даже одеваться в такую одежду, как она. Я еще маленькой девочкой, когда приходила из храма, маму теребила: «Найди мне платочек в горошек, дай мне жилетку зеленую, как у Зои Дмитриевны – я пойду управлять хором». Сажала на стол кукол, открывала  Псалтирь и изображала
из себя регента. Даже изгоняла некоторых за плохое пение! То есть такой она отпечаток положила в мою детскую душу, что мне всегда хотелось быть на нее похожей. Я ее знала с шести лет… И не проходит ни одного дня, чтобы я ее не вспомнила. Вот сколько лет прошло уже после ее смерти – а она для меня всегда живая. И подруг у меня не было таких, как она, и с мамой у нас не было таких отношений, как с ней.

Помню, мы были с дедушкой в соборе на Прощеное воскресенье. Отец Александр Шокало всегда долго вел проповедь. Мне мама всегда говорила: слушай! Но мне в детстве было неинтересно это – я не слушала, была в своих мыслях. И вот когда в перерывах хор начинал петь «Покаяния двери отверзи ми», «На реках Вавилонских» – я садилась на корточки и слушала. Тени падали на стены храма – мне были видны руки Зои Дмитриевны. До сих пор помню ее широкий взмах, помню, как она задавала тон… Я не сводила с нее глаз! Потом приходила домой и начинала это все воспроизводить, копировать.

Ну а потом дедушка попросил, чтобы она мне разрешила подниматься на хоры. И я много лет ходила к ней петь. Мое золотое время – это когда я после учебы приехала в Горловку, и те несколько лет, когда мы с ней вместе в одном храме трудились, вспоминаю с благодарностью и теплом. Я летела на клирос! Помню, как она переучивала меня читать, гоняла, чтобы каждая буковка, запятая и точечка были на своем месте, и окончания все правильно вычитывались. Сейчас этому мало внимания уделяют, кто нашелся – тот и читает. К счастью, так было не всегда. За ударения меня еще мама гоняла, а вот в плане произношения приходилось поработать Зое Дмитриевне. Но удивительно: она – единственный человек, на которого я ни разу в жизни ни за что не обиделась. Не знаю, как так вышло, но очень глубокий след в моем сердце, в моей душе оставила Зоя Дмитриевна.

Дедушка

Дедушка мой тоже был регент, но мне еще девочкой не нравилось, что дедушка делал дело, как я сейчас понимаю, непрофессионально. Он брал большие произведения, но пели певчие с ошибками, фальшивили – мне это было не по душе, даже не хотелось ездить с ним на приход, где он служил. Иногда это все-таки приходилось делать, но больше мне импонировало грамотное пение. 

А дедушка у меня был не родной. Мама его приняла временно пожить у нас, потому что он за веру был осужден. Он отбывал срок в Воркуте, ему дали тогда 25 лет. Потом он был освобожден по амнистии. Когда вернулся в свой поселок (Кондратьевку), дом оказался взорванным, и жить ему было негде. Мама помогла ему восстановить паспорт. Ее попросили временно приютить его. Мы жили в доме, а дедушка – во флигеле. Так сложилось, что он остался с нами, помогал маме воспитывать меня, потом тетиных сыновей. Так дедушкой и остался. 

В пять лет он подарил мне пианино. Был музыкальным человеком, очень хотел, чтобы я связала жизнь с музыкой. Во многом так и вышло!

С воспоминаниями о дедушке связана жизнь одной из наших  сестер. Схимонахиня Платонида была в молодости знакома и дружна с моим дедушкой. В кругу друзей их называли «брат Федор» и «Паша рыжая» (матушка рыжеволосая и с веснушками). В свои молодые годы они с дедушкой занимались восстановлением старых поруганных книг: переписывали утерянные или испорченные страницы, делали переплеты. Матушка тоже пострадала в годы репрессий: четырежды была арестована, сидела в лагерях. Но – все вынесла. В этом году ей исполняется 92 года!

Памятные события

— Если сегодня вспоминать прошлое – какие события из жизни обители стали самыми яркими?

— В 2005 году, 8 ноября, было освящение обители – большое событие. Был очень теплый, яркий праздничный день, память святого Димитрия Солунского. Были владыка Иларион, отец Арсений – наместник Святогорской Лавры, он тогда исполнял у нас послушание духовника обители, был отец Митрофан, наш будущий Владыка, владыка Варсонофий – и многие еще. Впервые у нас служили два архиерея, впервые было столько духовенства, а поскольку был день памяти мученика, все были в красных облачениях – как на Пасху! Прошли крестным ходом, потом награждали благотворителей – всех, кто вложил свою лепту в становление монастыря. Было замечательно!

Еще с трепетом вспоминаю роспись нашего храма. Как постепенно появлялись лики, умножались… Как убирали леса, когда все было закончено. Сейчас мы расписываем нижний храм –
Виктор Иванович Павлов из Краматорска со своими учениками работают там по благословению владыки Митрофана. 

А вообще – в повседневной жизни любая радость была событием. В начале событием был каждый приезд знакомого человека. Все вокруг были чужие. А сегодня, когда меня спрашивают, скучаю ли я по Горловке, по дому – понимаю, что даже не задумывалась над этим. А раз не задумывалась – значит, не скучаю! Привязываешься к людям, которые тебя окружают.

А еще у нас на сегодняшний день есть третий храм, созданный по благословению и проекту владыки Митрофана. Это летний храм. Много лет мы, по заведенной Владыкой традиции, служили престольный праздник на улице. Конечно, были свои неудобства: то жарко, то дождь польет.
И Владыка предложил, чтобы не мучить людей, построить летний храм. И вот вырос у нас такой! Два года назад мы освятили его в честь мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.

Господь благословил также привести в порядок и нижний храм. Когда-то это был только алтарь и несколько комнат и коридоров. На сегодняшний день по благословению  владыки Митрофана произвели реконструкцию этого помещения, и теперь мы имеем настоящий полноценный храм.

Еще одно знаменательное событие, состоявшееся у нас, – это открытие памятника святым Петру и Февронии Муромским. Создан он по благословению Владыки, установлен возле монастыря, напротив Дома культуры. Изначально там предполагалось что-то  со свадебной тематикой – кольца или сердца. Когда Владыка узнал об этом, то предложил поступить иначе: установить памятник святым супругам – покровителям семьи. На День села памятник освятили.
Как сейчас помню, как радостно и светло все происходило!

— Мы говорили о летнем храме. Чем он отличается от обычного?

— Он полностью открытый. По сути, это крыша на колоннах, такая большая веранда или  галерея. На зиму или в случае непогоды храм можно закрывать – мы сделали роллеты для этого. Конечно, хочется сохранить его как можно дольше. Алтарь полностью закрывается. Получилось красиво! Сейчас вспоминаю, как страдальчески перенесли некоторые сестры уничтожение клумбы, которая была на его месте! 

А вообще – спасибо Владыке, у которого дар видеть далеко вперед и к тому же подавать такие необычные идеи. Спаси его Господи!

Мечты

— В заключение поделитесь, пожалуйста, о чем Вы, настоятельница монастыря, мечтаете?

— Мечты у меня, наверное, простые и, скорее всего, несбыточные. Мне хотелось бы единства среди сестер. Разрозненность характеров мешает вместе жить, быть взаимно благодарными. Это усложняет их жизнь как насельниц – и мою как их руководителя. Это самая большая мечта. Очень многое за это отдала бы. Хочется всем помочь, чтобы им стало легче. Хочется так жить, чтобы людям было уютно рядом. А когда люди жалуются, что им тяжело и плохо, и понятно, что им невозможно помочь, облегчить их тяготы внутренние – это тяжело. Ведь Господь говорит: «…носите тяготы друг друга»… Искренне хочется взять эти тяготы и понести их, но что-то у меня пока не очень это получается. Я надеюсь, что когда-то мы придем к единству мнений и будем единодушно идти за Христом. Ведь если так, то все понятно, все имеет смысл, все просто, ясно и объяснимо. А когда нет Христа в нашей жизни – тогда ничего не понятно. Зачем я должен что-то делать? Почему я? – Потому, что сегодня от меня Христос этого ждет. Он ждет от нас совсем немногого: вовремя промолчать, вовремя сказать доброе слово или, наоборот, не спросить неаккуратно. Но этому тоже нужно учиться.